«Арендизация»: есть ли перспективы у лесопользования?
Размышления практика
У автора этих строк более чем 30-летний опыт работы, связанной с лесом. Этот материал − плод его размышлений, в результате которых он пришел к мысли, что законы и подзаконные акты, принимаемые на верхних уровнях власти, имеют косвенное отношение к жизненным реалиям…
Вполне допускаю, что кому-то мои рассуждения покажутся прямолинейными и даже дилетантскими, тем не менее они сформировались на основе жизненных наблюдений в течение не такой уж короткой моей трудовой биографии.
Где-то на рубеже 1990–2000-х, после развала системы Минлеспрома, двери в кабинетах муниципальных чиновников нашей считающейся многолесной зоны едва успевали закрываться за претендентами на покупку того, что осталось от бывших леспромовских структур и, соответственно, их лесосырьевых баз. Столичный, петербургский и всякий иной «первоначально накопленный» капитал потянулся в лес. Каких только обещаний от его представителей не наслушались тогда районные власти! И хотя жизнь уже тогда учила не слишком им доверять, положение было почти безвыходное − тысячи голодных ртов в бывших лесопунктах требовали хлеба. Именно поэтому многим новоявленным лесным инвесторам удалось закрепиться тогда на этих отдаленных лесных территориях. Большинство из них не имело представления о специфике организации отрасли, хотя и не питало больших иллюзий относительно ее доходности. Просто нужно было вкладывать куда-то капитал.
Тем не менее действительность превзошла самые худшие опасения тех, кто скептически относился к такому способу его вложения. Оказалось, что лесной фонд на искомых территориях после многолетней лесоэксплуатации, как правило, представляет собой лоскутную рвань с небольшими вкраплениями относительно продуктивных древостоев, техника дышит на ладан, рабочие вовсе не горят желанием работать «на дядю» и то и дело норовят запить или украсть чтонибудь. Вдобавок конкуренция набирающих силу местных предпринимателей. Короче говоря, такой расклад, когда хлопот не оберешься, а рентабельность выражается самыми скромными цифрами, несмотря на применение общеизвестных схем минимизации налоговых платежей, не мог устроить молодой российский бизнес, избалованный в период первоначального накопления капитала совсем другими оборотами денежных масс.
Кто-то из «пришельцев» попытался организовать более глубокую переработку древесины, кто-то просто решил уйти. Подошла волна перепродаж. Естественно, как старые, так и новые хозяева стали искать пути оптимизации лесозаготовительного бизнеса. К этому времени подоспело новое законодательство, снявшее ряд ограничений на лесную аренду, узаконившее субаренду и вообще либерализовавшее лесопользование. То, что раньше делать было нельзя, а если и можно, то с оговорками, теперь стало приветствоваться. Вместо практиковавшихся ранее конкурсов на получение права аренды введены аукционы. Есть деньги − бери, вне зависимости от наличия спецтехники, обученных кадров, опыта работы в отрасли.
Местные, то есть муниципальные, органы власти оказались в этом процессе вообще не у дел, утратив даже согласовательные функции. Со всей очевидностью ясно: готовившие те документы делали ставку на крупный капитал.
Здесь хочется сделать небольшое отступление. Как часто слышим мы из уст руководителей разных уровней упреки в адрес арендаторов лесных участков, касающиеся слабого освоения годичного размера пользования! И на первый взгляд они кажутся вполне правомерными: платить арендаторам приходится за весь объем «расчетки», а выбирается лишь часть ее. Увы, в действительности все не так просто.
Классическая модель лесопользования предполагает следующую схему освоения лесного массива: строительство магистральной лесовозной дороги в дальний конец массива с последующим освоением, начиная с удаленной его части и приближаясь к пункту первичной переработки. В этом случае суммарные экономические показатели полного освоения лесного участка будут оптимальны. На практике же такая схема даже в плановые советские годы практически не находила применения. Чаще всего происходило с точностью до наоборот. Не случайно в последние годы работы Минлеспрома среднее расстояние вывозки во многих леспромхозах достигало 100 км и более. Правда, в те годы лесосеки, как правило, отводились крупными площадями и вырубались полностью, включая низкотоварную составляющую. На моей памяти в районе, где я живу, прошли три устройства лесного фонда. За это время высокотоварная хвойная составляющая эксплуатационного фонда упала с 60 до 33%. И само собой, эти 33% − уже не былые высокоствольные сосняки, а по преимуществу скромные ельники 4-го класса бонитета. В лиственных же хозсекциях растет удельный вес осины… Любопытно, что эта же тенденция привела к увеличению общего расчетного годового объема пользования почти на четверть за период между двумя последними устройствами лесного фонда района, что некоторыми ошибочно принимается за положительный фактор.
Разумеется, все это не могло не повлиять на снижение рентабельности лесозаготовок еще в советские годы и постепенное втягивание отрасли в перманентный кризис. Далее, с крушением крупных лесозаготовительных предприятий и введением в практику аукционной торговли лесными делянками, стало все шире применяться выборочное освоение лесфонда, как правило, мелкими делянками, поскольку низкотоварная древесина почти перестала пользоваться спросом. Так, за последние годы в нашем районе средняя площадь делянки, выставляемой на аукцион, составляла 3−4 га.
Последние несколько лет на качество лесного фонда в нашем регионе оказал влияние еще один существенный фактор − массовое размножение стволовых вредителей ели. В результате объемы проводимых санитарных рубок выросли в разы и стали вполне сопоставимы с объемами заготовки по главному пользованию. Из категории преуспевающих, составляющих основу лесопользования ближайшего будущего «ушли» весьма значительные площади. Это усугубило ситуацию с качеством остающегося лесного фонда.
Те специалисты по лесопользованию, кто хоть раз пытался составить план рубок на основе плановой документации по арендному участку на несколько ближайших лет после первичного освоения бывшими леспромхозами и с учетом сроков примыкания лесосек, знают, как непросто это сделать. Попытка же воплощения в жизнь конкретного плана отвода на годдва приводит к еще более «интересным» выводам. Как правило, при «выходе в натуру» планируемый объем отводов не удается разметить на намеченных площадях. Мешают неоднородность эксплуатационных выделов, наличие глубоких логов, включений молодняков и другие факторы. Как говорится, гладко было на бумаге… Приходится дополнительно расширять зону поиска, что влечет за собой и увеличение сопутствующих затрат на разработку лесосек. Это в конечном итоге не может не привести к выводу о значительной ошибке в оценке реальных эксплуатационных запасов.
Тем, кто сегодня на практике организует лесопользование, совершенно непонятны бесконечные сетования высоких руководящих чинов на недостаточный уровень освоения расчетных лесосек (по новой терминологии − годичного расчетного объема пользования) арендаторами. У этого явления есть свои совершенно объективные основания. Связаны они прежде всего с качеством и территориальной разбросанностью оставшегося после многолетней эксплуатации лесфонда, отсутствием спроса на низкокачественную древесину, который, в свою очередь, обусловлен слабым развитием мощностей для ее переработки. В то время, когда я работал в одном из лесозаготовительных предприятий, мной была предпринята попытка хотя бы приблизительно распределить все выделы эксплуатационного фонда по арендной базе на рентабельные для разработки и нерентабельные. За основу брались усредненная товарная структура выдела и расстояние вывозки. Результат оказался даже хуже ожидаемого: лишь около трети выделов могли в принципе обеспечить плюсовую рентабельность по сложившимся тогда рыночным ценам на сортименты (ныне, в период кризиса, ситуация еще плачевнее).
Практика показывает, что стремление как можно полнее использовать расчетную лесосеку ведет к снижению рентабельности лесозаготовительного цикла − вплоть до отрицательных величин. Прежде всего потому, что это приводит к увеличению среднего расстояния вывозки и необходимости вовлечения в эксплуатацию низкотоварных ресурсов, а также древостоев с преобладанием древесины, почти не востребованной рынком. Надо ли говорить, что бизнес будет всячески избегать этого. В результате сама по себе складывается такая модель организации лесопользования, при которой в ускоренном темпе будет вырубаться буквально все, что дает хоть какую-то прибыль, а в лесном фонде будут оставаться и накапливаться низкокачественные древостои. Можно возразить, что при подаче деклараций предъявляются требования включения в заявляемые объемы лесопользования всех хозяйственных секций, а для контроля правильности лесопользования существуют госструктуры, именуемые государственными лесничествами. Это, однако, на практике не означает, что весь заявленный лесосечный фонд действительно будет вырублен; да и внутри каждой хозсекции дифференциация по качеству весьма выражена. А упомянутые лесничества ни по физическим возможностям, ни в силу отводимой им законодателями роли не способны в полной мере контролировать процесс лесопользования.
Общеизвестно, что первой и основной задачей бизнеса является получение прибыли, и чем она выше, тем более оправданны вложения в него. И разумеется, ради неких абстрактных принципов вроде «постоянства и неистощительности лесопользования» бизнес вряд ли пожертвует своим самым «святым» − прибылью.
Поэтому первое, к чему склоняется новоявленный арендатор на пути оптимизации своего бизнеса, − это и есть та самая модель выборочного освоения лесных участков, при которой почти не осваиваются низкокачественные и удаленные древостои, а ближние и лучшие по качеству несут непосильную нагрузку. Собственно говоря, она не нова, а всего лишь является продолжением всегда существовавшей тенденции, которая лишь усугубляется из-за постоянно ухудшающегося состояния лесного фонда. Очевидно, что при этом дальнейшая деградация лесных ресурсов неизбежна. И в результате такой эксплуатации арендованного участка спустя весьма непродолжительное время древостоев, позволяющих обеспечивать приемлемую рентабельность, просто не останется.
Есть еще и другая возможность поднять рентабельность использования арендного участка: заняться перепродажей неиспользуемой части расчетного объема лесопользования хотя бы этому же мелкому бизнесу, что и имеет место быть во все больших масштабах. При этом вызывает удивление та легкость, с которой государство «подарило» бизнесу ренту с лесных ресурсов (имеется в виду разрешение субаренды лесных участков и других способов перепродажи лесного фонда нынешним Лесным кодексом, что по старому законодательству считалось противозаконными деяниями). Но сам по себе этот факт отнюдь не означает, что низкотоварные древостои будут вовлечены в оборот. Напротив, мелкий бизнес еще требовательней относится к качеству лесного сырья в силу ограниченных возможностей переработки и односторонней ориентации − на производство пиломатериалов хвойных пород. И похоже, этот путь «оптимизации» становится магистральным для спекулятивного капитала.
В результате действия всех этих факторов сама по себе складывается именно та паразитическая модель освоения лесных участков, в которой будущему просто нет места. Спустя всего лишь несколько лет после начала всей этой эпопеи с арендой смешными кажутся дискуссии теоретиков о том, каким должен быть максимальный срок аренды лесов − 49 или 99 лет? Очевидно, что, для того чтобы «отхватить свое и отвалить», большинству арендаторов достаточно будет и 5−7 лет. Дальнейшее пользование станет абсолютно убыточным, следовательно − бессмысленным. Если, конечно, не произойдет революция на рынке лесопродукции, что маловероятно.
Тем не менее вполне допускаю, что сама идея передачи лесов в аренду вполне разумна, но там, где есть определенные условия, например, если в аренду сдавать слабо затронутые эксплуатацией, малонарушенные леса с незначительной дифференциацией по качеству, которых в европейской части РФ практически не осталось (свидетельствую как бывший лесоустроитель). Тогда возникает вопрос: «А не ложными ли представлениями о лесных ресурсах руководствовались сторонники повсеместной арендизации лесных отношений»? Если да, то это не делает им чести. И сто раз прав профессор СПбГЛТА Игорь Шутов, говоря в одной из своих статей в «Лесной газете» о «лесосырьевой маниловщине», которая присуща многим из тех, кто принимает решения наверху. Ну как обычно у нас бывает, сама по себе, может быть, и неплохая, идея опошлена безграмотным и повсеместным внедрением ее в жизнь. Оговорюсь, что все вышесказанное не может относиться к серьезным арендаторам, приходящим в лес с крупными инвестиционными проектами.
Безусловно, они заинтересованы в организации долгосрочного, а если возможно, то и постоянного лесопользования на арендуемых участках. К сожалению, таких настоящих арендаторов сегодня не так уж и много.
Резюмирую. На мой взгляд, мы снова стали жертвами пресловутой кампанейщины и, рискну сделать прогноз, вероятно, находимся накануне грандиозного обвала существующей системы лесопользования. Что сложится на ее руинах? Пока неясно. Хотелось бы только, чтобы уж тогда, в новой ситуации, государство не действовало такими же топорными методами, как прежде.
Николай БАРБОЛИН, Вологодская обл.
