Лесоповал глазами ссыльного
Житель Корткеросского района Республики Коми Анатолий Смилингис шесть лет провел в таежных спецпоселках
В конце лета 1941 года четырнадцатилетний Анатолий Смилингис из литовского города Плунга оказался на лесоповале в Корткеросском районе Коми АССР. «Книжному» мальчику из учительской семьи пришлось рубить лес, осваивать науку выживания в коми-тайге, как многим тысячам других ссыльных...
В детстве его звали Анатолис, сын Антано. Сейчас он для всех Анатолий Антонович и о его литовском происхождении напоминают лишь фамилия да едва заметный прибалтийский акцент, «не выветрившийся» за семь с лишним десятков лет жизни в Коми. Сын директора гимназии, вундеркинд, которого сразу взяли во второй класс, мальчик, мечтавший о путешествиях и «глотавший» приключенческие романы, говорящий на французском, немецком и польском, в 14 лет вдруг стал ссыльным. За неделю до начала Великой Отечественной войны его семью обвинили в буржуазном национализме, признали неблагонадежной и выслали из Литвы. Отца отправили в Красноярский край. А мать с детьми, Анатолием и Ритой, – в Коми, в вагоне для скота. В пути, в Минске, они узнали, что началась война. А до места ссылки семья добралась только в конце лета.
В Коми их поселили в 12 километрах от Корткероса, в спецпоселке «Второй участок» ликвидированного в 1940 году Локчимлага. Территория, огороженная трехметровым забором с вышками по периметру, на которой стояли пять бараков, стала пристанищем для спецпереселенцев разных национальностей – кроме прибалтов, здесь были финны, корейцы, китайцы и даже иранцы, позже появились немцы, русские и украинцы. По прибытии в спецпоселок маму Анатолия определили на работу истопником в баню, а его отправили на лесоповал, где он оказался единственным подростком среди взрослых.
«Нормы выработки были от четырех до шести кубометров (в зависимости от древостоя) поваленных, распиленных, очищенных от сучков бревен, – рассказывает Анатолий Смилингис. – Нормы эти не выполнялись из-за недоедания, отсутствия специальной одежды, опыта. План „выполнялся“ за счет приписок на всех уровнях. Самое главное было – выйти на работу, потому что за невыход рабочий лишался хлебного пайка: 600–800 граммов.
Зимой лес валили стоя по пояс в снегу, при этом дерево нужно было спилить так, чтобы высота пенька была не больше двух – трех сантиметров. Сучья требовали обрубать и сжигать, даже если они были влажными и гореть не желали. Набор инструментов: поперечная пила, лучковая пила, топор, лопата – чтобы расчистить снег вокруг дерева, и жердь-толкатель для валки.
Заготовленные бревна зимой вывозили к верхнему складу лошадьми мобилизованные колхозники, а поскольку большинство мужчин были на фронте, возили древесину женщины. Летом – тоже лошадью, на волокуше, по одному-два бревна. Если валили лес недалеко от верхнего склада, в 100–200 метрах, то бревна тащили на себе. От верхнего склада к реке лес возили газогенераторными машинами».
Кстати, в плане доставки леса Анатолию Смилингису и его товарищам по несчастью в какой-то мере повезло. В других местах порой подневольных рабочих заставляли и таскать бревна, причем на довольно большие расстояния, так что в таежной земле потом образовались глубокие «каналы» – следы многократного волочения. Каналы эти были заметны даже тридцать лет спустя. Бригадами спецпоселенцы не работали, но бывало, что к «стаханову» – самому ловкому вальщику для ускорения процесса прикрепляли помощников: обрубщика сучков, чистильщика снега. К отсутствию опыта, да и вообще умения валить лес, добавлялось незнание русского языка, и в тех обстоятельствах обучение литовского подростка «великому и могучему» началось с матерных выражений. А поскольку работал Анатолий вместе с китайцами, то их язык он выучил даже быстрее русского.
Одежду для работы спецпоселенцам не выдавали, они годами донашивали то, в чем приехали в Коми, латали, перешивали; с обувью было еще труднее. Но тяжелее всего был постоянный голод. В столовой можно было поесть жиденькой похлебки из воды и пшена, в которой «крупинка за крупинкой гоняется с дубинкой», давали пайку черного хлеба, по вкусу больше похожего на мыло. В начале 1942-го в спецпоселке, по воспоминаниям Анатолия Смилингиса, люди умирали десятками.
У него самого от голода стали пухнуть ноги, и он некоторое время не то что работать – ходить не мог. Начальник лесопункта Тимофей Шаманов подростка пожалел и не лишил месячной хлебной карточки, как должен был. Благодаря ему да доброй местной жительнице, приносившей ссыльному литовцу бруснику, Анатолий выжил. Помогали не умереть с голоду и спецпоселенцы – китайцы, которые периодически снаряжали кого-то из своих в ближайшие села на охоту за кошками, собаками, а то и крысами. Последних, по словам Анатолия Смилингиса, готовили они очень вкусно. Впрочем, из-за голода он ел все, что жевалось, однажды ободрал кору с сосны, обнаружил под ней мягкий древесный слой и съел его, сколько смог, а потом еле выжил после такого «обеда».
В 1942 году мать Анатолия тайком унесла с конюшни две горсти овса, чтобы накормить своих детей, ее поймали и отправили в Верхнечовский лагерь в Сыктывкар, где она и умерла через год. Но об этом Анатолий Смилингис узнал уже после войны. Позже выяснилось, что и отец погиб в Красноярском крае в декабре 1941 года.
Анатолий остался в поселке без родных, сестру Риту отправили в интернат. На лесозаготовках он проработал шесть лет. Сначала валил лес, потом ему доверили работать маркировщиком при мастере по приему заготовленной древесины. По его признанию, оценили, в том числе талант «туфтить» – виртуозно приписывать объемы заготовки, чтобы план был выполнен хотя бы на бумаге. Сначала считал правильно и не понимал, почему мастер ругается. Потом понял, что приписки были выгодны и спецпоселенцам, и вышестоящему начальству. А когда мастера забрали на фронт, Смилингиса поставили на его место.
С зимы 1941 года в спецпоселок прибывало все больше иностранцев. Причем, что называется, доходяг, в лагерях их держать уже смысла не было. Адаптироваться к местным условиям и тяжелой работе могли не все. Некоторые предпочитали сразу же умереть, чтобы не мучиться. Однажды Анатолию Смилингису поручили провести «мастер-класс» для четверых только что прибывших иранцев, которым надо было показать, как обращаться с инструментом, валить лес. Иранцы были страшно отощавшие, при этом одеты очень легко, а мороз минус тридцать. Он отвел их на делянку, свалил сухостойные деревья, разжег костер и рядом сложил дрова, чтобы по крайней мере не замерзли до вечера. Когда вечером Анатолий пришел на делянку, вокруг погасшего костра сидели мертвые иранцы. Дрова, которые он им оставил, подкидывать в огонь они не стали.
В 1944 году стало уже не так голодно, а у спецпоселенцев появились возможности уехать. Сестра Рита уехала в Литву нелегально, смешавшись с партией польских сирот, и ей пришлось скрываться несколько лет. Сейчас она живет в Вильнюсе, не раз предлагала брату вернуться на родину, однако он решил остаться в Коми.
В 1944 году Анатолий мог уехать... в Китай. У китайцев-спецпоселенцев были «желтые» паспорта без гражданства, потом их на фоне потепления отношений двух стран стали обменивать на китайские, и бывшие ссыльные один за другим возвращались домой. У Смилингиса с китайцами сложились очень хорошие отношения, и один из них предложил официально усыновить литовского паренька, чтобы увезти его из спецпоселка. Уговаривал долго, но Анатолий так и не решился уехать из страны – о гибели матери и отца он тогда еще не знал.
В лесу он работал до 1947 года. Неизвестно, как долго это продолжалось бы, но уже в другом спецпоселке – Собино – Анатолий заразился сыпным тифом. Его отвезли в больницу в Корткерос, там он встретил знакомого – военного хирурга Ивана Кружилина, который оказался в ссылке как власовец. Сначала его тоже отправили на лесозаготовки, но был он человеком уже довольно пожилым, и потом его поставили на относительно простую работу – пилить чурки. Работу у него принимал Анатолий Смилингис, приписывая, конечно, если не хватало до нормы. Вскоре Кружилина отправили работать в районную больницу – для медицины он был ценным кадром. И за те несколько месяцев, что Смилингис болел, Кружилин успел выхлопотать для него у своих высокопоставленных пациентов место завхоза в той же больнице.
В 1956 году 29-летний Анатолий Смилингис получил свой первый полноценный паспорт, с которым имел право выезжать из Коми. Несмотря на то что на всю жизнь он остался с восьмиклассным гимназическим образованием, из завхозов его забрали в бухгалтеры в райздравотдел, а после пригласили работать бухгалтером в школу. Но для многих жителей Корткеросского района Анатолий Смилингис – в первую очередь основатель местного туристического движения. Его карьера в итоге повернулась так, что он стал педагогом в местном Доме пионеров, а потом возглавил это учреждение, организовал в районе турклуб «Белка», быстро ставший одним из лучших в республике. Со своими учениками он вдоль и поперек исходил Северный и Приполярный Урал. Его воспитанники первыми из школьников побывали на знаменитой горе Сабля. В результате организованных Анатолием Смилингисом походов по родному краю в Коми появился ботанический кедровый заповедник «Сусъель Локчимский» – эту уникальную природную зону обнаружили участники туристической вылазки. По материалам, собранным Анатолием Смилингисом со школьниками, были образованы два ландшафтных заказника.
Анатолий Смилингис поставил себе и другую цель: сохранить память о ссыльных, которые когда-то оказались в зонах и спецпоселках Локчимлага. Он находит заброшенные кладбища, руины спецпоселков, помогает добраться в эти места тем, кто ищет места упокоения своих родных, погибших в годы репрессий. За последние годы обнаружено более полусотни бывших лагерей и спецпоселений, множество массовых захоронений. Благодаря деятельности Анатолия Антоновича на этих скорбных территориях появились памятные кресты, а возле поселка Аджером установлен мемориальный камень в память об узниках лесных лагерей.
4 октября 2018 года Анатолию Смилингису исполнился 91 год.
Текст Анна Потехина
Фото: Дмитрий Напалков, Артур Артеев
